В 1960 г. мать повела нас, троих детей, в Дом пионеров.

Сестра Роза выбрала кружок рисования. Учитель, художник Александр Гаврилович Толмасов, попросил её что-то нарисовать. Увидев, как она сразу и хорошо выполнила его задание, сказал, что эту девочку он возьмёт к себе. Меня и Рафаэля, проверив наш слух, принял в свой кружок учитель музыки Аркадий (Ариэль) Рабиевич Муллоджанов. Мы стали учиться играть на таджикском музыкальном инструменте рубабе. Помимо этого, там были уроки сольфеджио и теории музыки, которые я полюбил сразу и навсегда.

Особо хочу сказать о матери. Пусть я пришёл к ней позже, но она сделала всё, чтобы я увидел в ней, без преувеличения, великого воспитателя, наставника и друга, сочетающего в себе идеальное чувство меры и в материнской доброте, и в родительской строгости.

Весной 1961 г. умер дедушка Нисим.

С дедушкой мне не пришлось общаться тесно. Я позже узнал о том, что он за человек. Шли мы как-то с бабушкой, и встретила она знакомого таджика, который очень тепло с ней поздоровался. Узнав о смерти своего друга Нисима, он стал долго и громко плакать и причитать. Я был в шоке. Оказывается, дедушка был настолько добр, что абсолютно бескорыстно давал любому, кто попросит, место у себя в доме, ночлег, еду и прочее. Т.е. он превратил свой дом в постоялый двор для нуждающихся, которым не досталось места в караван-сарае. А приходили туда в то время люди со своими ослами, повозками и т.д.

В начале лета  1963 г. умерла бабушка Бахмал.

Впервые мир в моём сознании перевернулся. Я не находил себе места. Ведь она, невероятно добрая, с незапамятного детства стала для меня родной матерью. Я даже не хотел уходить в дом своих родителей, куда без желания пошёл после долгих уговоров матери только в 4 года.

В конце лета 1963 г. решил поступить в музыкальное училище.

Документы я подал на отделение таджикских музыкальных инструментов в класс рубаба. Меня проверили, отметили, что данные мои хорошие, но мест в этом отделении, увы, уже нет. Однако, сказали они, есть места на теоретико-композиторском отделении. Я с радостью принял их предложение. Так я оказался в классе композитора и пианиста Михаила Алексеевича Цветаева. Он вёл у нас фортепиано, теорию музыки и композицию.

Михаил Алексеевич – удивительный человек. Из его рассказов я узнал, что в прошлом он, солидный пианист, разъезжал по гастролям, общался с такими композиторами мирового уровня, как С. Прокофьев, Д. Шостакович, с музыкантами такого же уровня. Но, к великому сожалению, когда, в первые годы советской власти, он стал АСМовцем (АСМ – ассоциация современной музыки; члены этой творческой организации собирались и слушали музыку современных западно-европейских композиторов), всю эту молодёжь арестовали и отправили в сталинские лагеря на 5 лет. После войны он оказался в г. Душанбе и стал «невыездным» в связи с заболеванием сердца.

Михаил Алексеевич стал первым человеком, который открыл мне двери в мир большой музыки. Он буквально брал нас, студентов, за руку и вёл в Союз композиторов слушать музыкальную классику. Его суждение было уникальным, всегда образным. Потрясали его трактовки симфоний, опер и других сочинений. Имена П. Чайковского, С. Рахманинова и многих других композиторов стали для меня родными.

Он очень много знал, был настоящей ходячей энциклопедией, знакомил нас с миром поэзии. В особенности нас затронули судьбы тех поэтов, которые покончили собой (С. Есенин, М. Цветаева и др.). Он блестяще владел словом. Каждая его фраза была афоризмом. Они внедрялись в душу и поселялись в ней навсегда. Например: «Я из той школы, где что слышат, то видят, а что видят, то слышат». Он не был стандартным учителем. О Михаиле Алексеевиче можно говорить без конца.

На последнем курсе я учился у талантливого композитора Геннадия Сергеевича Александрова, которому тоже очень многим обязан, в особенности искусству, полностью живя внутренним миром, трезво смотреть на внешний мир.

Из педагогов музыкального училища хочу отметить Константина Васильевича Долбака, который вёл у нас сольфеджио и прививал нам безграничную любовь к музыке.

В 1967 г. окончил Душанбинское музыкальное училище и получил направление в вечернюю музыкальную школу №1. Там мне предложили преподавать фортепиано.  

Педагогику я начал годом раньше, когда у нас в музыкальном училище был предмет по педагогической практике по обучению игре на фортепиано. Мне стало необычайно интересно иметь дело с душой человека, которую я очень оберегал всю жизнь.

Тогда-то я и решил сделать понравившуюся мне педагогику делом своей жизни. Целью моей стало делать всё, чтобы душа человека радовалась, возвышалась, облагораживалась. Музыка же стала средством для достижения этой цели. С того времени я стал интенсивно заниматься психологией. Скажу честно, мне было очень приятно, когда мамы говорили мне: «Вы спасли моего ребёнка», «Вы вернули мне сына»…

В 1968-1970 гг. служил в армии в Гарнизонном военном духовом оркестре.

В оркестре я исполнял партию первого альта. Так сложилось, что меня назначили копиистом (переписчиком нот), библиотекарем нотной библиотеки, неким подобием секретаря или адъютанта военного дирижёра, его же посыльным. Иногда приходилось преподавать теорию музыки воспитанникам оркестра. После учений 1970 года, близких к границе с Китаем, я был награждён медалью «За доблестный труд (За воинскую доблесть). В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина».